Какое дело властям Беларуси к истории и почему за неё так ухватились? Где связь между «геноцидом беларусского народа» и репрессиями 2020-го? Кто будет работать вместо уволенных учёных и музейщиков? Чем отличается политика памяти в Беларуси и Германии? Алексей Братачкин – историк и преподаватель из Минска, который сейчас живёт и работает в Фернуниверситете в Хагене, Германии. Историческая память и политика памяти – сферы его научного интереса. Мы решили поговорить с учёным про итоги «года исторической памяти» в Беларуси (таким официально был объявлен 2022 год), а также сравнить политику памяти в Беларуси и Германии.
«Попытка навязать “единомыслие” в истории»
— Год исторической памяти в Беларуси: кому он нужен и зачем?
— Год памяти для властей стал не столько симптомом интереса к истории, сколько — отсутствия будущего. Отсутствие будущего вынуждает копаться в прошлом и его использовать. С 2014-2015 где-то у нас продвигалась идея «авторитарной модернизации» и «IT-страны». Мол, мы попадём в будущее, благодаря авторитаризму. Не сработало. Поэтому — разворот к прошлому.
В 2020-м за считанные недели провалилась вся историческая политика государства, которая проводилась до этого. Поэтому, как отмечал социолог Алексей Ластовский, «год памяти» или «праздник народного единства» 17 сентября — попытки пересобрать, перезапустить идеологию, на основе которой можно снова увеличить лояльность к режиму.
А ещё это тема страха как эхо событий 2020-го. В данном случае — страх потерять контроль над интерпретациями истории. Шире — над всем, что с этим связано: публичное пространство, общество. Введение «года памяти» — это попытка навязать практику «единомыслия» в истории.
«Идея с геноцидом – легитимизация насилия в 2020-м»
— Кажется, официальная политика памяти в Беларуси и без этого много лет крутилась возле темы «Великой Отечественной войны». Есть ли какие-то изменения?
— Да, это всё та же эксплуатация Второй мировой в форме Великой Отечественной, где победили даже не «советские люди», а «советские беларусы». Добавился интересный апгрейд в виде «геноцида беларусского народа». Эта идея не только продвигается, но и закрепляется законами. Ещё в 2015-м говорили, что нужно вводить ответственность за «фальсификацию истории Второй мировой», по примеру РФ. Сейчас эта реальность, так называемые мемориальные законы: против «реабилитации нацизма» и «отрицания геноцида».
Идею геноцида сформулировал Рафаэль Лемкин, чтобы обозначить и классифицировать массовые убийства в XX веке. В случае Беларуси никто никогда не отрицал страшнейших жертв во времена Второй мировой. Но у пропагандистов появились тезисы: про «украденную победу» и мучения, непризнанные «коллективным Западом». То есть, «геноцид» использовался в качестве инструмента антизападной риторики. Это калька с российской пропаганды.
— Но в качестве врага тут не столько даже Германия фигурирует, а Польша, США, Литва. США – флагман антигитлеровской коалиции. Польша невероятно пострадала от нацизма в годы войны… Где логика?
— Главное — политическая прагматика, поэтому личность врага меняется. Это такой плавающий образ: подставляй кого хочешь. А ещё идея с геноцидом работает как очень важный инструмент легитимизации насилия в 2020-м и после. Потому что, если участников протестов рисуют потомками нацистов и коллаборантов, значит — «всё можно». Такая форма «рассчеловечивания».
Важный момент, про который нельзя забывать — секьюритизация памяти. Это когда какая-то зона интересов государства объявляется зоной национальной безопасности. То есть её нужно жёстко контролировать и отстаивать любыми средствами. Лет 10 назад в Беларуси появилась концепция национальной безопасности. В 2019-м в «Беларускай думцы» (общественно-политический журнал Администрации президента Беларуси — ред.) историки и силовики вырисовали 14 тем, которые важно подавать в нужном ключе.
Сейчас мы на пике секьюритизации памяти: вместо учёных про историю говорят люди в погонах. Это как с известной книгой «Геноцид беларусского народа», которую готовил не Институт истории, а Генпрокуратура. Ну и законодательная база под это всё уже есть.
«Память про СССР как шведский стол…»
— Политика исторической памяти в Беларуси долгое время подавалась шизофринической. С одной стороны, культ Великой Отечественной и ветеранов, с другой — возрождение замков в Несвиже и Мире, памятники князьями. Рядом — памятники Ленину и сантименты к Царской России, таблички Столыпину… Как этой понимать?
— Политика памяти всегда была электичной, но последовательной в своих целях. Это инструментализация истории ради нужд сегодняшнего дня и легитимности. Если есть цель, но нет критического подхода: использовать можно всё, что хочешь. Нестыковки — объяснить на свою пользу. Светлой памяти Виталий Силицкий когда-то сказал, что память про СССР в Беларуси превратилась в шведский стол: выбирай то, что хочешь. Это такой коллаж, который работает на конкретные задачи.
Вспомним празднование 100-летия БНР в 2018-м, в годы либерализации. Для общественности это был вздох свободы. Для властей — контролируемый праздник за ограждением, которое можно использовать для расширения электоральной поддержки. После те, кто его организовывал, тоже попали под репрессии или вынуждены были уехать.
Элементов подобной эклектики много. Это и «долгое генеалогия» беларусской государственности, от Полоцкого княжества. И тема с замками, которую показывали туристам, но не объяснили: кто их разрушил и когда, что стало с потомками тех, кто в них жил. Это мозаика с целиком разных фрагментов. Власти используют то, что есть. Ключевое здесь — контроль и выгода.
«Репрессии — способ социальной мобильности»
— Важный вопрос: кто всем этим будет заниматься. Только за прошлый «год исторической памяти» было уволена и эмигрировало множество исследователей, музейщиков. Издательства, которые занимались в том числе историческими книгами, закрыты. Чем и кем государство заполнит эту пустоту?
— Трагические события в истории Беларуси XX века свидетельствуют, что репрессии — это тоже способ социальной мобильности. Прошла чистка — появились новые люди. В Институте истории, к примеру, теперь куча молодёжи: берут чуть ли не после истфаку, что раньше было тяжело представить. Когда часть сообщества исчезает или уезжает — это шансы для других. Пустота заполняется.
Мы не знаем, что это за люди по ценностям и взглядам, но рабочие места в Институте истории заполнены. Как отразится это на качестве – другой вопрос.
— Что такое «милитаризация памяти»?
— На фоне событий февраля 2022-го встал вопрос: как народы, которые вместе пострадали и пережили Вторую мировую, могут воевать один с другим? Что не так было с памятью про ту войну? Возник тезис про то, что куда-то целиком исчез гуманистический аспект, тема недопущения войны как таковой. В первую очередь, в России, безусловно. Фокус в плане истории был только на преступлениях, жертвах, но не на том, чтобы предотвратить новое насилие. Ну и, в конце концов, насилие вырисовывалось как универсальный инструмент решения конфликтов.
В этом смысле мы видим катастрофу, которая со всеми нами случилась. Её анализ — задача для будущего. И катастрофа сама и дальше растягивается во времени: в Беларуси в школы и детские садики приезжали силовики, открывают памятники Дзержинскому. Система в Беларуси пережила несколько попыток авторитарной мобилизации общества.
Сейчас очередная: с акцентом на милитаризме и своей трактовке истории. В советское время пропаганда работала с отсылками на марксизм-ленинизм, выглядела как что-то научное. Сейчас пропаганда в отрыве от реальности: это произвольное использование исторических фактов и процессов.
«Германия в XX веке: история болезненных манипуляций с прошлым»
— Работая в Германии, что бросается в глаза в плане их работы с историей и памятью?
— За XX век немцы пережили несколько моделей политического и исторического образования: при кайзере Вильгельме II, при Веймарской республики, при нацистах, при ГДР и ФРГ как разделённых системах… Эта история болезненных манипуляций с прошлым. Поэтому государство как раз и обеспокоенная тем, чтобы историческое образование не было манипулятивным по духу.
Когда я начал преподавать в Германии, то увидел разницу между историческим образованием и индактринацией («накачкой идеями»). Школьников и студентов тут учат критическому подходу, работе с источниками. Отдельно разбирают спорные, контрверсийные темы. Нет подхода: «Мы вам объясним, как это было, а вы нам поверите».
Базовая идея — это мультиперспективность. Нужно учитывать разные аспекты реальности и позиции. Добавим сюда: культуру дискуссии, работу с источниками, критический подход. Ну и креативность. Например, был на небольшой встрече про Маркса в Немецком историческом музее. Там нет апологетики: Маркс — фундаментальная фигура! Акцент на том, как изменились взгляды Маркса.
А ещё история Германии сильно глобализирована. Процессы рассматриваются в контексте европейской и мировой истории. Да, это логично, поэтому Германия — часть ЕС. Но смысл в том, чтобы выходить за национальные рамки и видеть вещи более комплексно, а значит — более широко.
