«Егор Мартинович был стеной, за которой мы все прятались». Как работать, когда твои коллеги в заложниках

Директорка «Нашай Нівы» Настасья Ровдо поделилась тем, что думает про своих учителей из Молодечно, как впервые услышала топот тысяч женщин на протестах и благодаря чему удалось сохранить «НН».

Как пришла в журналистику

Настя: Меня зовут Настасья Ровдо. Работаю директоркой «Нашей Нивы». Журналистка уже почти десять лет.

Я собиралась быть звездой. Мне подсказали, что можно быть телеведущей. Сначала думала, что всю свою жизнь свяжу с музыкой, буду цимбалисткой успешной. После подумала, что вообще быть успешным музыкантом в нашей стране очень сложно, а успешным цимбалистом практически нереально. Подумала, что вряд ли получится у меня, если ещё не получилось ни у кого.

Моя учительница по музыке посоветовала пойти в телеведущие. Я тогда ещё не знала, что в нашей стране фактически нет телевидения, ещё не читала газет. Для меня телевидение было как что-то малоизвестное, но звёздное. Согласилась с этой мыслью, и подумала, что нужно готовиться в Институт журналистики.

Пришла с каким-то своим текстом, который мало напоминал текст, в нашу государственную районку «Маладзечанскую газету». Пришла к редактору – он посмотрел на меня, на мае творческие попытки, и отправил в негосударственное локальное издание «Рэгіянальную газету». Подумал, наверное, что пусть они там мной занимаются, разбираются. Послушалась этого совета, пошла туда, текст мой не напечатали. На эту тему как раз написала большой репортаж журналистка «Рэгіянальнай газеты» Зоя Хруцкая. Я увидела его в газете и страшно расстроилась, что мое творческие попытки провалились. Но меня там запомнили.

Когда был набор в Школу молодого журналиста, которую вёл один из лучших беларусских журналистов Глеб Лободенко, мне позвонили и спросили, не хочу ли я поучаствовать. Мне всегда казалось, что если есть какие-то возможности, которые к тому же и бесплатные, – это большой дар, большая удача, и чувствовала ответственность, что нужно браться и делать. Каждую субботу после школы ходила на эти занятия и училась писать. Пошагово: как писать заголовки и лиды, где брать темы. Помню, как в два часа ночи мы с Глебом обсуждали мой очередной текст, и он мне говорил, что всё криво. Помню, был текст, из-за которого даже плакала, его пришлось выкинуть в мусорку, а я из-за него ехала в Минск. И всё зря, это была такая драма!

После Школы и года творческой работы предложили работу в «Рэгіянальнай газеце». Я согласилась. Поступила на заочное в Институт журналистики и пошла работать. Четыре года работала в «Рэгіянальнай газеце».

Так случилось, что это было делом моей жизни. Конечно, оно ещё продолжается. Не знаю, что будет дальше, но тем не менее десять лет уже прошли.

Теперь уже более пяти лет я в «Нашей Ниве». Это тоже очень длинный путь, который привёл меня, к сожалению, за границу, где мы продолжаем работу.

Последние несколько лет управляла отделом рекламы и маркетинга «Нашей Нивы». Мы много сделали для того, чтобы реклама в независимой прессе была, чтобы она была качественной. Мы перенимали лучшие практики мировых медиа. Очень долго развивались в этом направлении, очень много усилий прикладывали.

Когда начались протесты, работали на протестах все. Мы понимали, что это самое важное, что происходит. Все, кто мог, шли в город, чтобы передавать информацию, что происходит. Почему? У те дни отключали интернет полностью. Всё, что мы узнавали – это то, что передавали наши люди с улиц по телефону. Мы старались разделиться по разным районам, передавать информацию, что конкретно тут происходит. Уже тогда были определённые точки, где было ясно, что собираются люди, какие-то действия идут. Мы старались закрыть все горячие точки нашими людьми.

Что изменил 2020 год в беларусской журналистике

Настя: Я помню время, когда журналисты придумывали темы, про что написать. Условно, ничего не происходит, а работать надо, газету выпускать надо. Мы садились и думали, а что такого накреативить, про что сделать репортаж, где бы какого человека найти?

2020 год откинул все эти вопросы. Стало ясно, что делать. Героев очень много. Что-то происходит каждый день. Это было время, когда все работали по 24 часа в сутки, когда мы не спали и были вместе с народом на улицах. Время, когда мы видели, как избивают и пытают людей. Время, когда мы сами бегали от пуль, а кто-то не успевал убежать от пуль. Например, как моя коллега Наташа Лубневская, которой выстрелили в ногу, и она попала в больницу на несколько месяцев.

Когда было страшнее всего

Настя: Самое страшное – это первые дни. Однозначно. Когда были взрывы постоянно, когда появлялись новости про первых убитых. Стало понятно, что шуток не будет, убитых будет не один человек.

Помню один из таких очень ужасных моментов. Я жила в микрорайоне Кунцевщина между Каменной горкой и Пушкинской. Это очень протестные районы в то время. Возвращаюсь домой, рядом с дворами есть микропарковка – она не освещённая, очень тёмная. Слышу дикие крики оттуда силовиков, людей. Я понимаю, что там что-то происходит, бьют людей. Никто не может это увидеть, потому что стоит ночь, и только дикие крики. Я понимаю, что ничего не могу сделать в этот момент. Силовики ведут себя неадекватно. Они не смотрят на то, кого лупят дубинками. Любой человек, который в этот момент будет рядом, будет там же превращён в месиво.

Это самое страшное: когда что-то слышишь и понимаешь, что в этот конкретный момент ничего не можешь сделать. Потому что, когда тебя уничтожат – это никому не поможет. Я понимаю, что нам важно выжить в этих условиях, потому что завтра некому будет выйти на работу и рассказать, что происходит на улицах.

Очень страшно, что не всем можешь помочь. Мы смотрим, что происходит – и единственное, что мы можем – это фиксировать. Конечно, этого мало. Хочется спасти людей, защитить, но мы не можем. Потому что мы сами беззащитные. Это очень страшно

Каким было 9 августа 2020 года

Настя: 9 августа в очень радостном настроении приехала домой в Молодечно. Хотела проголосовать. Мои родители живут в Молодечно, мои друзья живут в Молодечно. 9 августа я была дома.

Мы съездили з папой на участок, оставили свои голоса, сфотографировали бюллетени. Я с чувством выполненного долга поехала работать в Минск. В Минске пошла на один из самых массовых участков в школе. На улицах стояли километровые очереди людей. Пошла даже снимать на видео эту очередь, а она была просто бесконечная. Иду, иду, спрашиваю у людей: «Сколько вы уже стоите?». Говорят, уже три часа, а им ещё стоять часа три. Понимаю, что этот дурдом, все они не успеют проголосовать в этот день. Под вечер, когда всё ещё стояла большая очередь, мы поняли, что нужно что-то делать.

Это был тот участок, куда вечером приехала Наталья Кочанова разбираться с конфликтом. Когда ты шесть часов простоял, а тебе говорят, что участок уже закрывается, то у людей это вызывает лютый гнев. Во-первых, как такое может произойти? Во-вторых, почему вы не поставили дополнительные кабинки? Вы что, не видите, сколько людей? Это большой вопрос: что происходит?

Наталья Кочанова – председатель Совета Республики Национального собрания Республики Беларусь.

Это был участок, где посреди голосования закончились бюллетени. В смысле закончились бюллетени? Что? Люди спрашивали: «Где наши бюллетени? То есть, вы уже их использовали? Вы их вкинули раньше? Каким образом они могли закончится? Мы не голосовали». Не знаю, как им подвезли новые бюллетени. Самое интересное началось позже.

Сначала к журналистам относились очень доброжелательно: «Пожалуйста, освещайте», «Работайте, мы для вас открытые». Когда председательница комиссии поняла, что я не собираюсь уходить, настроение у нее ухудшилось. Они изменила тактику, начала повышать голос и требовать, чтобы я ушла. Я ей объясняла, что есть закон. По закону я могу быть тут до конца. Она думала, что «до конца» – это когда люди закончат закидывать бюллетени. Насколько она была удивлена, когда поняла, что я не собираюсь уходить после этого. Она вообще не могла заподозрить, что такое есть в законе.

Начала кому-то звонить. Перед этим пробовала выгнать меня милиционером, который там стоял. Странно, что перед этим у меня сложился с ним дружеский, скажем так, диалог. Яму неловко было выставить меня за двери. Сказал, чтобы разбирались сами, а его смена закончилась. Короче, он её кинул. Ей там сказали, что я имею на это право, положили трубку.

Это её не устроило. Начала скандалить: «Я не начну подсчёт голосов, пока вы отсюда не выйдете». Я ей сказала: «Ну, окей», и стою. Она стоит, смотрит на меня. Мы постояли так минут пять. После она не стала меня силой выпихивать. Наверное, побоялась. Тем более, очень много свидетелей. Было бы очень некрасиво. Смирилась.

Они начинали всё с урн выкидывать на стол. Там даже подсчитывать не нужно было. Помню эту гору бумажек на столе, сложенных гармошкой. Перед этим демократические силы огласили, что все, кто голосует за Тихановскую, пожалуйста, складывайте бюллетени гармошкой. Наблюдателем на выборах было легче их увидеть. Все поняли, что, возможно, будут подтасовки, переписывания бюллетеней и так далее.

Очень долго они там считали. Вопреки всем правилам и законам председатель комиссии выходила в коридор, з кем-то переговаривалась. Хотя написала в правилах, что пока не окончен подсчёт и не оглашены результаты, никто не имеет права выйти из помещения и с кем-то говорить.

Они там 130 раз какие-то микропереговоры устраивали, что-то там у них не сошлось. Всё было плохо! Она ходила с кем-то советовалась, звонила, получала инструкции.

Начала оглашать результаты. Моя задача была в том, чтобы записать результаты на конкретном участке. Уже два часа ночи, все страшно уставшие. Она оглашает результаты: быстро и шепотом. Короче, я её останавливаю. Говорю, что не слышу, прошу повторить. И даже провластные наблюдатели говорят, что ничего не слышно. Она проигнорировала, сделала своё дело до конца. Берёт бюллетень, который обязана вывесить людям, кладёт в свою сумку и собирается убегать.

При этом подходят охранники, чтобы её защитить в этот момент. Не зна, от меня или от кого? Я не собиралась никак её задерживать или нападать на неё. Моя задача была в том, чтобы услышать цифры. Тогда я ей говорю: «Куда вы пошли с протоколом?» Она, конечно, начала на меня кричать, что я ей нервы поднимаю. Я ей нервы поднимаю! И со всей свитой силовиков и охранников выходят через какой-то другой выход.

Меня оставляют в кабинете вместе с другими членами комиссии. Я в состоянии растерянности. Они просто молчат. Начала спрашивать, что только что произошло, говорить, что это незаконно. Одна из членов комиссии подошла ко мне, у неё на руке были написаны цифры. Она сказала, что эти цифры внесли в финальный протокол. То есть, она не сказала, что это реальные цифры. Но даже по ним Тихановская побеждала.

Самое большое разочарование за 2020 год

Настя: Для меня большим разочарованием было то, что в гимназии-колледже искусств в Молодечно было то же, что и в большинстве школ в нашей стране. Там давали неправильные цифры, там тоже подтасовывали результаты голосования. Поскольку я очень уважаю преподавателей, которые там работали, поскольку для меня школа была приятным воспоминанием и значительной частью моей жизни, для меня это было большим ударом, скажу прямо.

Я знаю, что в этом участвовали люди, которых я знаю. Я знаю директорку этой школы, она преподавала у меня. Очень неприятно от того, что хорошие люди в этом были задействованы. Не знаю, насколько они сами осознают, что участвовали в очень грязных делах. Тем более это школа, где учат детей. У меня вопрос: чему они их учат? Ясно, что как раз такие моменты формируют тот авторитет, который есть у учителя.

Мне кажется, что 2020 год так сильно подорвал авторитет учителя, что я не уверена, что его когда-то можно будет реабилитировать. Скажем так, у нас учителей и раньше не особо уважали. Это люди, которые получают небольшую зарплату. Это люди, которые часто делают формальные бюрократические дела: загоняют детей на хоккей или ещё что-нибудь, что вызывает много вопросов у родителей и самих детей.

Я не уверена, что мне хватило бы смелости сказать, что я не уважаю то, что они сделали. И мне очень больно от этого. Мне кажется, что им было бы больно от меня это слышать. Мне было бы больно это говорить. Я пока что не представляю такую встречу выпускников очень светлую. Особенно после 2020 года. Не знаю, когда она может пройти.

Допускаю, что люди, которые в этом участвовали, через некоторое время будут раскаиваться. Или уже раскаиваются. Мне кажется, когда после выборов люди увидели фото избитых людей – синих, раненных, искалеченных, с оторванными ступнями, то они поняли, насколько сильная и большая была их роль. Было важно, чтобы каждый учитель, который участвовал в выборах, правильно посчитал голоса. Это несложно. А вот увидеть избитых и убитых людей – это страшно и сложно. Это ответственность тех людей, которые неправильно считали голоса. Если вы правильно посчитали голоса, такой ситуации не было бы.

Когда учителя и любые люди, которые считали голоса, говорят, что они не виноваты, что они просто считали голоса – не просто! То, что вы посчитали голоса вот так, не опубликовали правильные протоколы во всех школах, из-за этого произошло то, что произошло после.

Чем отличаются 2020 и 2021 годы

Настя: Когда мы подытоживали результаты 2020 года, было много доброго и много плохого – оно уравновешивалось. Мы видели огромные массовые акции протеста, очень позитивные и светлые. Я помню, как люди выходили с детьми, мужьями. Это было очень тепло. Помню атмосферу, когда ты идёшь среди сотни тысяч людей и чувствуешь себя в абсолютной безопасности. Ты уверен, что у тебя никто ничего не украдёт, не обидит, не ударит, не оскорбит. Там была настолько добрая атмосфера, что её ни с чем нельзя сравнить. Это какой-то фестиваль культур.

Для меня это открытие наших людей, солидарности и единства, беларускости. Люди нашли символ, который всех объединяет. Я пришла в беларускость, начала разговаривать по-беларусски в 17 лет, и тогда это не было так популярно. Все удивлялись обычно, но восхищения не вызывало. В 2020 году, когда люди видели, что ты ещё и беларусскоговорящий, готовы были обнимать.

2021 год – это год большой боли, депрессии, репрессий, насилия, который идёт непрекращающимся потоком. От этого очень устаёшь. Мы видим, что люди суперуставшие от этого негатива. Очень многие не могут дальше нормально жить. Семьи разделены, сотни людей признаны политзаключёнными, около тысячи удерживаются в тюрьмах, десятки тысяч прошли через тюрьму, десятки тысяч уехали из страны, а то и сотни тысяч. Ситуация – help, ситуация – SOS.

Нужно учиться жить, учиться видеть что-то доброе, маленькое в буднях. В таком стрессе и состоянии невозможно думать, работать, отдыхать. Ты каждый день фиксируешься на негативе. Это очень выматывает и утомляет.

Сила женских акций солидарности

Настя: Выхожу из метро, а передо мной стоит толпа. Я не могу оценить, сколько людей тут, потому что приходила позже, чтобы исчезнуть в толпе, так было безопаснее. Я становлюсь на какую-то конструкцию и вижу, что с одной стороны не вижу конца и с другой не вижу. Сколько нас тут? На протестах появился журналистский навык на глаз определять примерное количество людей. Я видела, как выглядит 200 тысяч человек около Стелы.

Я помню первую акцию, когда женщины возле Комаровки построились в цепочку. Тогда никто не знал, что это будет. Я туда случайно попала. Выхожу из метро, иду туда. И вот эта цепочка женщин была такая красивая, такая сильная и такая неожиданная. Подъезжали машины с силовиками, но они тоже не понимали, что с этим делать. Никто ничего не делал. Они просто стояли. Мы поговорили с разными женщинами. Они рассказали, почему вышли. У всех кто-то пострадал. У них была одна цель – остановить насилие. Они пришли остановить насилие. Показать, что вот мы беззащитные, хрупкие, но мы стоим – отпустите и не бейте наших мужей, братьев. Мы стоим за них, мы слабые, но мы в то же время сильные.

Это был очень красивый, сильный и неординарный жест со стороны беларусских женщин. Он переломил то насилие, которые просто потоком шло на людей несколько дней подряд. Тогда это действительно имело эффект. Насилие остановилось. Появились массовые акции женщин. Когда ты там находился, то это вызывало большую экспрессию: женщины – сила, нас много, сильные и независимые, у нас есть голос. Это очень прогрессивно.

Я помню протесты, когда колонны женщин начали останавливать, разбивать. Посреди проспекта Независимости выстроилась цепочка силовиков, которые не давали пройти. Приходила Нина Багинская с флагом и с ними пробовала разговаривать. Самое сильное, что я почувствовала в тот момент – когда женщины стали топать ногами по земле. Это был такой звук, такая сила, которая может снести всё на свете. Такой топот, что было чувство, что сейчас разъяренные женщины просто разобьют землю, стоя за своих близких и свои права.

Атака на СМИ и «Нашу Ниву»

Настя: Мы давно ждали, что будет атака на СМИ. Нас не один раз предупреждали. Некоторые предупреждения не оправдывались. Возможно, эти акции откладывались из-за каких-то причин. Целый год мы жили каждый день, как последний. Это было такими периодами. Мы понимаем, что теперь период опасности – мы группируемся, ждём атаку, готовимся морально, что нас могут задержать. После напряжение уходит, люди расслабляются. Нет ощущения страха – мы просто продолжаем жить дальше, делать своё дело, идти вперёд. После снова происходит опасная ситуация, и мы снова начинаем думать, что может сейчас очередная атака – группируемся, готовимся. Она снова не происходит, и мы снова расслабляемся, живём дальше.

Последним звоночком, когда мы поняли, что скоро придёт наша очередь, была атака на TUT.by. Это было последним предупреждением. Для нас, всех беларусских журналистов, мне не страшно говорить за нас в целом, TUT.by был такой стеной. Пока стоит TUT.by – стоим все мы. Мы – сильные. Перед нами есть стена, такая глыба, огромное медиа, которое держит всю журналистику в стране за счёт своего массива, за счёт миллионной аудитории, которую невозможно уничтожить за день.

Дело TUT.by – политическое уголовное дело против журналистов и менеджеров крупнейшего новостного портала Беларуси. В июне 2022 года TUT.by признан беларусским судом экстремистским формированием. По состоянию на июль 2022 года, за решёткой находится десяток представителей медиа.

Но это случилось за день. Для нас это был шок. Для меня тоже был шок, что после того, как разгромили TUT.by, мы не увидели массовых протестов. Никто не вышел. Это был показатель того, что в стране зажали всё живое. Люди уже не могли показать свой протест, хотя у них забирают самое большое независимое медиа страны. Медиа, которые очень много значило, с которого многие начинали своё утро и заканчивали свой день. Если люди не вышли из-за того, что за один день уничтожили TUT.by и посадили 15 человек, то уже не выйдут.

Я поняла, что скоро так будет с другими СМИ. Это пройдёт условно незаметно, то есть на улицы не выйдут: люди будут сидеть дальше, а СМИ будут вынуждены уезжать – создавать что-то новое или исчезать.

Мы стали готовиться, что к нам придут. В очередной раз решали, что будем делать. Для Егора Мартиновича было принципиально оставаться в стране до последнего. Он не мог смириться с тем, что мы уйдём раньше, чем к нам придут.

Егор Мартинович – главный редактор «Нашей Нивы». Был задержан 8 июля 2021 года в Минске. Ему предъявили обвинения по статье 216 Уголовного кодекса Беларуси «Причинение имущественного ущерба без признаков хищения». Претензия силовиков была в том, что «Наша Нива» оплачивала коммунальные услуги по тарифам для физических лиц, а не по тарифам для юридических лиц. Мартинович и Скурко покрыли ущерб – 10 тысяч рублей – в полном объёме. 15 марта 2022 года Егора Мартиновича и Андрей Скурко осудили на два с половиной года колонии общего режима.

Он не мог это принять. Хотел быть внутри страны. Для него это было суперважно. Он очень любит Беларусь, свой народ. Мы не могли уехать из Беларуси раньше как редакция. Это был наш долг. Это разговор не только про Егора, а про команду, которая очень идейная. Эти люди – неслучайны. Они неслучайно пришли в «Нашу Ниву» и занимаются делом. Мы объединены любовью к Беларуси, идеей делать независимое медиа внутри страны. Там для всех было важно быть внутри Беларуси.

К тому времени, как пришли к «Нашей Ниве», уехала из страны только я. Это позволило после нам спастись, восстановиться за границей. Ясно, что условия изменились. Мы вынуждены приспосабливаться и делать качественное беларусское медиа, находясь не в Беларуси. К сожалению, мы теперь в таких условиях.

Это решение позволило нам спасти медиа, но не позволило спасти наших коллег, которые много месяцев находятся за решёткой. Эти два человека много лет отдали «Нашей Ниве». Егор в «Нашей Ниве» 10 лет, Андрей Скурко – 20 лет. Для них важно, что мы продолжаем дело. Они хотели, чтобы мы это делали. Для нас ужасно, что они вынуждены сидеть в тюрьме за то, что хотели быть журналистами в родной стране.

Андрей Скурко – руководитель отдела рекламы и маркетинга «Нашей Нивы». Был задержан 8 июля 2021 года. Осужден по той же статье, что и Егор Мартинович, на два с половиной года.

Как поддерживает связь с коллегами, которые не на свободе

Настя: Егору я пишу письма. Письма у нас позитивные. Мы с Егором очень много стран объездили. Фактически, Его – человек, который научил меня путешествовать и не бояться путешествовать. Мне было страшно представить, что еду в неизвестную страну без супер знания языка. Для Егора это всё было очень просто, очень понятно. Он умел это всё организовывать. Ему было это в кайф. Любил собирать компании людей и вместе ехать открывать какую-то страну. У нас всегда были такие приключения и летом, и зимой, и осенью, и весной.

Вообще Егор старался путешествовать много. Рассказал, как нужно тратить свой отпуск: не месяц сидеть дома и копать картошку, а раскинуть его на целый год. Егор был в 60 странах, у меня их около 30 – и только благодаря ему. Это обогащает. Культурный опыт, который развивает тебя и даёт новое, о чём ты никогда не подозревал.

Егор безотказный, очень открытый. Он всем старается помочь, переживает за всех. Включается в чужие проблемы. При этом очень лёгкий и оптимистичный. Он всегда знает, что делает. Для «Нашей Нивы» Егор был такой стеной, за которой мы все прятались. У нас есть Егор – он всё решит.

Когда он оказался в тюрьме, то я поняла, насколько человек был важным, сколько всего делал. И как без них двух тяжело. Ужасно, что они там. Они не должны быть там. Они не созданы для тюрьмы. Это лучшие люди моей страны. Мне очень жаль, что они там.

Я знаю, насколько он активный, человек действия, очень энергичный. Человека садят в четыре стены, мне очень больно, что так происходит, потому что я знаю, как ему там тесно. Ему нужен простор и свобода. Это очень свободный, волевой, бесстрашный человек. Я надеюсь, что он довольно быстро выйдет на свободу. Он не сделал ничего, за что его можно было бы посадить.

Как журналистам за границей не потерять связь с беларусской действительностью

Настя: Очень важно поддерживать контакт с родными и близкими. Как только ты уезжаешь из Беларуси, у тебя исчезает чувство страха, которое господствует в Беларуси. Страх, который присутствует на улицах, в подъездах, невербально, ты чувствуешь, когда контактируешь с людьми там.

Я точно помню это чувство, когда уезжала из Беларуси, что просто кожей чувствовала напряжение. Это невозможно передать. Ты просто его физически телом чувствуешь. Ты считываешь то, что происходит, очень легко тем, что ты там просто находишься. Как только ты окажешься в безопасности, это чувство проходит. Это хорошо с психологической точки зрения, потому что долгое время находится в ситуации стресса сложно и ненормально. Я знаю много людей, которые потеряли сон и не могут спать.

Важно, находясь в безопасности, разговаривать с людьми, которые всё ещё находятся там, спрашивать, что им важно, что они чувствуют. Многих людей в Беларуси бесит то, что постят люди за границей. Нам важно понимать, как их поддержать.

Нужно говорить, нужно спрашивать, нужно слышать и слушать. Очень важно, чтобы мы слушали друг друга. И чтобы мы не злились друг на друга – люди, которые остались в Беларуси, на тех, кто уехал. Потому что большинство не хотело уезжать и была вынуждена это сделать. Нельзя обвинять людей за то, что они сделали такой выбор. Нельзя обвинять людей, которые остаются в Беларуси, потому что это тоже их выбор.

Я вижу проблему у тех людей, которые выехали из страны. У них есть большое чувство вины, что они уехали – оно не даёт им жить, отдыхать. Оно не даёт избавиться от чувства опасности и страха, потому что они каждый день обвиняют себя. Это тоже никому не помогает.

У нас появляются большие моральные дилеммы. Важно, чтобы люди понимали, что в этой ситуации они не виноваты, чтобы они берегли себя.

Есть ли чувство вины за то, что уехала

Настя: Я понимаю, что что-то делаю для Беларуси. Если бы я была в Беларуси, я не могла бы делать это. Я понимаю, почему уехала. Другого пути для нашего дело не было. К сожалению, как сказал Егор Мартинович, журналистика в Беларуси уменьшилась до размеров камеры на Окрестина. Это так, и мы должны делать выбор. Тяжело делать журналистику с камеры на Окрестина. Оттуда можно делать литературу, писать про тот опыт. Наверное, не стоит, чтобы все журналисты этим занимались.

Кто-то, оказавшись там, уже не имеет выбора. Чтобы дело продолжалось, чтобы людям было куда возвращаться оттуда, кто-то должен продолжать это дело на свободе и делать журналистику из-за границы Беларуси.

Когда вернётся в Беларусь

Настя: Я не хочу себя настраивать на самый лучший сценарий. Когда ты настраиваешься на лучшее, то хуже переживаешь, когда оно не происходит. Я настраиваю людей на долгий временной период. Это опыт, который мы после сможем использовать в развитии своей страны и развитии медиа нашей страны.

Сейчас то, что мы переживаем, и опыт, который мы переживаем, невозможно добыть другим путём. Как сказал Андрей Скурко: «Тот, кто выживает в эти времена, преодолеет всё, что угодно после». Это очень большое испытание для всех. Мы видим попытки уничтожить журналистику как явление в стране. На самом деле многие журналисты уходят из профессии. Нельзя их обвинять, потому что это большие риски для журналистов и для их семей. Ужасно и больно, что это делают с нами сейчас.

Тем не менее, часть всё равно остаётся. Они сейчас за границей, и продолжают делать своё дело. Страшно, что сейчас очень негативная тенденция – людям запрещают читать СМИ, а героям разговаривать со СМИ. Это создаёт такие большие препятствия для нас всех. Теряется смысл того, что мы делаем. СМИ без аудитории не существует. Эту связь не потерять, не потерять доверие – очень важно. Мы понимаем риски. Читать СМИ, быть подписанным на СМИ в Telegram-каналах – это реальные риски, за которые людям дают сроки.

С одной стороны, мы хотим сделать такое кольцо безопасности для людей, чтобы они не подставлялись. С другой стороны, мы понимаем, если у нас не будет аудитории, то зачем мы? Получается, что это очень непростой выбор: у нас и у людей. Власти сделали всё, чтобы перед нами был такой выбор, чтобы люди отказывались от СМИ. Не знаю, возможно ли это, сработает ли это. В конце концов, не знаю, были ли такие прецеденты, чтобы у людей совсем СМИ не было. Всегда существовали подпольные СМИ – у них была своя аудитория.

Теперь мы возвращаемся до этой ситуации. В Беларуси есть интернет, соответственно, есть и мы. Вопрос только, в какой форме будем?

А когда я вернусь в Беларусь, то я хочу потискать своего кота. Очень сложно было с ним прощаться. Я знаю, что он в добрых руках, в моей семье. Поживёт то с братом, то с мамой и папой. Всех своих родных хочется обнять. Сейчас это невозможно.

Это парадокс, когда твои родители радуются, что ты не дома, что ты в не в стране. На самом деле, это страшно. С одной стороны, они хотят, чтобы ты приезжал и был рядом. С другой стороны, они радуются, что ты находишься в безопасности, и ты не дома. Это абсурдная ситуация, в которой находятся многие семьи. Хочется, чтобы быстрее это закончилось.