Как беларусская культура отреагировала на события 2020 года в Беларуси и почему часть людей из культуры отказалась поддержать протест? Пообщались с музыкантом Вячкой Красулиным, который до событий августа 2020-го работал в музее и в Университете культуры, а также является вокалистом группы «Кашлаты Вох». PALATNO расскажет, как деятель культуры реагировал на подъём общества, насилие силовиков и беларусский протест.
Этот разговор был записан до начала полномасштабной войны России против Украины.
Змест
Цепи солидарности и жажда перемен
— Меня зовут Вячка Красулин. Я жил в Минске до событий августа 2020 года, работал концертмейстером и преподавателем. Также работал в Беларусском государственном музее культуры и быта, там был младшим научным сотрудником. У меня есть хобби — занимаюсь музыкой, у меня есть группа «Кашлаты Вох».
Я участвовал во всяких митингах, которые были официально разрешены. Мне было интересно посмотреть, сколько людей туда приходят, какое настроение у людей. Например, после событий 2015 года, когда выборы были абсолютно марионеточные, а людям было всё равно, — тогда не было никакого лидера, который мог бы разбудить людей, чтобы люди были более активными в политическом плане.
Я ходил на несколько митингов в Парке Дружбы народов. Видел, что люди хотят перемен. Меня приятно поразило, сколько там было молодых людей.
На цепи солидарности не ходил, потому что работал до девяти часов вечера, а в это время они все уже заканчивались. И такой формат не подходил мне. Чем меньшая акция — тем сложнее не быть задержанным после. В середине 2000-х, когда было много мелких акций, я участвовал около Дворца Республики — меня погрузили в бусик с омоновцами. Понял, что такие акции перестали вызывать какую-то рефлексию людей вокруг. А тогда, в 2020-м, я радовался, что люди начали участвовать в политической жизни страны.
Мне было интересно, как пройдут выборы. Было видно, что все сильные оппоненты были убраны, [власти] пытались сделать из этого фарс, но не получилось.
Задержание и избиение силовиками
9 августа сходил часов в семь вечера на избирательный участок с белым браслетом. Посмотрел, сколько ещё людей с белыми браслетами. Увидел, что люди надеются, что наконец голоса подсчитают, а не нарисуют. Я видел всех этих людей. Позже решил выйти в город и посмотреть, что там происходит. В общем, я планировал праздновать победу. Знал, что власти будут делать все, чтобы люди не собрались. Но я не мог, конечно, предполагать, что они настолько загнут с результатами выборов: ну какие 80%? Все это поняли и разозлились: сколько можно нас дурить? 9 августа пришёл на Стелу, посмотрел на все эти фейерверки. Люди в чёрном начали оттеснять людей от Стелы, а когда я оказался в маленькой группе — уходил по дворам, огородами. Я увидел, что начали избивать и бросать гранаты в людей. Такой вариант развития событий предвидел: разделили большую группу на маленькие и начали хватать — это можно было предугадать.
На следующий день, 10 августа, сделал все свои дела и решил, что нужно выйти в город. Я жил недалеко от Пушкинской. Там стихийно организовывался митинг, и снова началось то, что было на Стеле. Оттуда я также смог сбежать. Я отсидел в одном подъезде, потом меня пригласили в гости — пытался как-то добраться туда. Но весь город был в пробках. Пошёл за группой людей.
На торговом доме «Рига» были баррикады, их раньше разрушили — а после снова отстроили. Посмотрел радостно, что люди сопротивляются. Люди были очень сердиты, что на них давят. Это была мини-войнушка против народа. Когда начался разгон демонстрации, то люди начали разбегаться, полетели светошумовые гранаты.
Я подумал, что если буду сильно бежать, то буду слишком лёгкой для них мишенью. Я спокойненько пошёл, сделал вид, что я — дерево, которое чуточку движется под напором ветра. Смотрю с таким ощущением — блин, что же происходит вокруг? Было видно, что эти силовики готовы на всё.
Я начал двигаться в одну сторону, подъехала спецтехника с какой-то дурацкой названием, типа «Богатырь». Из неё торчали двое силовиков — один с дробовиком, другой — с гранатами в руках. Они бросали в одного мужика гранаты, стреляли. К нему подбежал молодой человек в белом халате, пытается ему помочь. У меня включилась абсолютное слоу-мо. Было два варианта: помочь этим людям или сбежать. Я решил подбежать к ним, и тут на меня из-за угла выбежали четыре силовика — били по ногам, бросили в автозак. Там темно, ничего не видно. Понял, что я первый, как они любят говорить, «клиент».
Потом какой-то высокий силовик поднял меня и увидел у меня длинные волосы. Я не видел, что там происходит, но он ножом отрезал мне часть волос. Параллельно с этим у меня мысли: «О, какой он гопник!». Короче, понял всё о его уровень культуры. Он меня не бил, но пытался морально унизить, типа я волосатый и мне нужно постричься. После этого мне строительными стяжками стянули руки, бросили на пол, ударили и отобрали рюкзак. Начали приводить других людей, избивали, укладывали друг на друга. Кто-то из силовиков смотрел мой рюкзак, посмотрели мои документы — удостоверения музейного сотрудника и члена Союза музыкальных деятелей Беларуси. Почему-то смеялись — наверное, очень смешно было читать, сразу появляются новые чувства. Потом можно будет найти этих персонажей и взять у них интервью: что они чувствовали, когда читали мои документы.
Что происходило на Окрестина в первые дни после выборов
Когда меня задержали и я попал на Окрестина, самым страшным было то, что было непонятно, что со мной сделают. Я даже не сразу узнал, где нахожусь, мне другие задержанные об этом сказали. Я никогда не был на Окрестина и ни в каких таких учреждениях. Они просто привезли и поставили нас около забора — абсолютно непонятно, где мы находились. На меня сильно давило то, что не знаю, что будет дальше.
Мне дали административный арест. Тогда уже начал настраивать себя на такой лад: «Ага, значит, мне нужно ещё столько сидеть. У нас в камере на шесть человек не сорок человек, а уже перевели в меньшую камеру».
Камера была переполнена в семь раз. Там был разноцветный контингент. Были люди, которые мимо проходили. Случайных людей в камере была половина, которых просто так задержали. Если ты сидишь в экстремальных условиях в одних трусах — лежат, сидят, все забито, — сидишь и, как я делал, наблюдаешь за другими людьми. У людей, которые довольно агрессивны, эти качества начинают проявляться в любых бытовых моментах. Например, нам приносили караваи хлеба — были люди, которые следили, чтобы никто не съел больше. Те, кто более интеллигентный, те и вели себя так. Для людей создаются такие условия, что люди должны принимать эту зоновскую субкультуру.
Почему уехал из Беларуси
[После того, как вышел из Окрестина,] Я сходил в Следственный комитет, мне выдали бумажку, что появлюсь подозреваемым по уголовной статье. Знал, что как минимум получу «химию». Не хотел терять даже год, не хотел делать из себя мученика. Это романтический образ, но абсолютно не практичный. Решил, что от меня будет гораздо больше пользы, если я буду на свободе и не в Беларуси. Это лучше, чем сидеть в тюрьме, кушать сухари и радоваться, что через забор видны хоть чуть-чуть зелёные деревья. У меня нет чувства вины, что я уехал. Я сделал всё, что мог, в первые же дни. И перед этим делал. Всё моя творчество было направлено на то, чтобы развивать общество, чтобы общество было подготовлено к этим изменениям. Культура меняет человека. Любая культура меняет.Я рассматривал три варианта, куда уехать. Первый — Варшава, и польский язык похож на беларусский, есть вариант, где жить и работать. Вторым вариантом была Чехия — правозащитная организация говорила, что примет меня. И был вариант с Литвой. Так получилось, что Вильнюс знаю очень хорошо, здесь хватало друзей. Языковой барьер меня не пугал: здесь можно было поговорить по-английски и по-русски, некоторые дежурные литовские фразы знал. Мне нравится Вильнюс своей атмосферой, культурой. Варшава и Прага — более крупные города.
Универсальная юрисдикция
В Вильнюсе подал документы на признание меня потерпевшим от чрезмерного применения физической силы при задержании. Есть такая штуковина — универсальная юрисдикция. Её функция — фиксировать преступления, возбуждать уголовные дела и вести расследования. То преступление, которое применялось ко мне, не имеет срока давности. Пока не разберутся, это дело не могут закрыть. Конечно, некоторые представители режима посмеялись, типа — как вы нас достанете. Так вот, все пособники режима зафиксированы, потом они будут веселиться. Это будет вроде Второй мировой войны — международный суд очень серьёзный. Это будет не завтра и не послезавтра, но по итогу это будет.
Все страны, которые подписали документ по универсальной юрисдикции, должны участвовать в этом расследовании. Почему я вообще даю интервью… Чем больше информации, тем лучше для расследования. Очень хорошо, что наши прекрасные власти различным образом и с различных сторон о себе напоминают. Европа обычно отпускала все на тормозах после выборов. Они глубоко озабочивались, а потом озабоченность спадала. Очень хорошо, что больше информации собирается, после будет «очэнь инцерэсна».
Я много чего читаю, что происходит в Беларуси, как на это реагируют Запад и Восток, то словно я будто бы и не уезжал. То, что сейчас происходит с обществом, — к большому сожалению, люди устали. Это состояние террора и задержаний. Специально не задерживают всех, чтобы поддерживать чувство «и за мной придут». Настроение в общества печальное. Люди не то что потеряли надежду, но очень устали и разочаровались, что у них были такие светлые мысли и надежды, а тут всё растоптали им. Уныние. Люди или имеют такое настроение, или полностью отключились до того, что происходит в стране, бегут в свой мир. Беларусский протест не проиграл, он продолжается, но перешёл в другую форму. Как мы видим, сотни тысяч человек ни к чему не привели, поэтому формат изменился.
Как беларусская культура реагировала на протесты
Почему люди из культуры участвовали в движении против власти? За то время, как Беларусь стала независимой, выросло поколение интеллигенции — это люди образованные, они постоянно развиваются, ездят за границу. Я следил за развитием культуры: появление новых независимых культурных заведений и пространств, организовывались мастер-классы, открывались стартапы и краудфандинговые площадки. Меня радовало, что развивалась беларусскоязычное пространство. Илья Черепко в интервью в начале 2010-х говорил, что не использовал беларусский язык, потому что его не знал. А теперь он в одном из больших интервью говорил, что учит язык, использует его при переписке, хотя вживую ему пока немного стыдно.
Я так начинал использовать беларусский язык в 17 лет. Разговаривал с другом по телефону, а он мне: «Ну ты уже полминуты молчишь, скажи по-русски». А я отказывался, пытался вспомнить слова. Почему начал говорить по-беларусски? Несколько аспектов было. Если решил заниматься чем-то культурным, то нужно быть последовательным в этом. Бросил политехнический колледж и пошёл в Университет культуры, а учитывая мою специальность «Этнография и фольклор» — понятно, что там все направлено на беларусскую национальную культуру. Мне говорили, что университет культуры — это учреждение, где большинство предметов ещё преподаётся по-беларусски. Так сделал, что вся моя сфера деятельности была связана с беларусским языком и культурой.
Кстати, почему я прекратил заниматься какими-то политическими перформансами и участвовать в каких-то акциях очень долгое время… Видел, что все организации, которые их проводят, находятся под бдительным вниманием КГБ. Всё это курировалась с конца 1990-х, я так считаю. Я побывал в одной организации — «Молодой фронт», и все это выглядело очень печально. Решил для себя, что надо культурно просветиться сначала, пропагандировать беларусский фольклор.
В детстве я смотрел на все это и говорил: «Я не люблю фольклор». Когда узнал об истинных аутентичных формах фольклора, то мнение поменялось. Я — специалист в этой области. Что касается других, то видел, что растёт интерес к настоящим формам искусства. В государственных учреждениях если не будут заниматься самообразованием, то ты вырастешь в номенклатурного деятеля культуры. Это сейчас происходит с Купаловским театром и с теми, кто не выступил против. Возможно, у них есть мысли, что их это все заколебало за 29 лет, но «против системы не пойдёшь».
Все остальные, кто выступил с обращениями и заявлением культурных деятелей, — это нормально. В списке не какие-то андеграундные персонажи, как я, и не местечковые деятели культуры, а выдающиеся личности. Очень здорово, что за последние двадцать лет беларусская культура сделала такой шаг.
Когда вернётся в Беларусь
Я вернулся в Беларусь, когда смогу точно быть уверенным, что там мне будет безопасно. Я хочу, чтобы это произошло быстрее. Як только приехал в Вильнюс [в 2020 году], то думал, что всё закончится до Нового года. Затянулось всё… Всё равно это когда-нибудь загнётся. Преимущество Вильнюса — в том, что отсюда близко возвращаться домой. Если я здесь найду постоянную работу, то отсюда можно ездить в Минск и заниматься своими делами.
Контекст
Мировое искусство и культура на протяжении всего своего существования реагировали на политические и общественные потрясения. У артистов нет единого способа, которым они реагируют на социальные, политические, экономические события. Однако искусство всегда затрагивало вопросы государственного насилия, военных преступлений, борьбы за национальное освобождение и гражданские права. Искусство было рядом и отражало события, которые происходили в обществе. Писательница Нина Пауэр в размышлениях по поводу того, как артисты отзываются на социально-политические потрясения, писала: «Нам действительно нужно беспокоиться о тех периодах, когда нет художественного комментария или вмешательства, потому что это действительно времена без человечности».
PALATNO расскажет о трёх произведениях искусства в мировой истории, которые стали реакцией на то, что происходило в обществе.
Группа The Cranberries с песней Zombie. Это песня является одной из самых популярных песен ирландской рок-группы. Текст и музыку написала лидер группы Долорес О’Риордан после теракта в английском Уоррингтоне: от двух взрывов погибли двое маленьких ребят, ответственность за теракт взяли боевики Ирландской республиканской армии (ИРА). Певица была глубоко потрясена трагедией, а также её, как ирландку, оскорбило, что ИРА якобы совершила это от имени Ирландии. Песня находилась на первых строчках чартов в Германии, Австралии и Франции, а вот в Великобритании песня попала в «бан-лист». Это произошло из-за того, что в клипе использовались съёмки беспорядков в Белфасте — и это не понравилось BBC, которые захотели пустить в эфир отредактированную версию.
«Герника» Пабло Пикассо. Пабло Пикассо написал «Гернику» в 1937 году как ответ на бомбардировку фашистской Испанией и нацистской Германией баскской деревни Герника. С этой картиной Пикассо связано много легенд. Одна из них рассказывает о том, как немецкий офицер ворвался в квартиру художника после оккупации Парижа, показал на картину и спросил: «Это ты сделал?». На что Пикассо ответил: «Нет, это сделали вы». «Гернику» много критиковали, а один мадридский журнал назвал эту работу Пабло Пикассо «самым слабым произведением художника». Однако, несмотря на критику, «Герника» является одним из самых известных антивоенных и антифашистских произведений в истории.
Василь Быков и «Мёртвым не баліць». Произведение Василя Быкова «Мёртвым не баліць» — самое антисталинское произведение беларусского писателя. Оно было опубликовано в 1966 году. Долгое время после того публикация произведения была запрещена, «Правда» даже написала разоблачительный материал о Быкове, а самого автора начали травить — в его квартире разбивали окна, в жену кидались помидорами. Исследователь творчества Василя Быкова Сергей Шапран в 2014 году опубликовал без цензуры произведение «Мёртвым не баліць». Цензоры вычёркивали имена Иосифа Сталина, Лаврентия Берии, упоминания о СМЕРШ и даже о приказе №227 «Ни шагу назад».
